Вопрос смерти и умирания в буддийской культурно-философской традиции

У отца Павла Флоренского есть удивительное высказывание, которое могло бы послужить эпиграфом ко всем книгам, исследующим вопросы смерти:

«Человек умирает только раз в жизни и потому, не имея опыта, умирает неудачно. Человек не умеет умирать — смерть его происходит ощупью, в потемках. Но смерть, как и всякая деятельность, требует навыка. Надо умирать благополучно, надо выучиться смерти. А для этого необходимо умирать еще при жизни, под руководством людей опытных, уже умиравших. Этот-то опыт смерти и дается подвижничеством. В древности училищем смерти были мистерии.

У древних переход в иной мир мыслился: либо как разрыв, как провал, как ниспадение, либо как восхождение. В сущности, все мистериальные обряды имели целью уничтожить смерть как разрыв. Тот, кто сумел умереть при жизни, не проваливается в Преисподнюю, а переходит в иной мир. Не то чтобы он оставался вечно здесь: но он иначе воспринимает кончину, чем непосвященный. Для непосвященного загробная жизнь — это абсолютно новая страна, в которой он не умеет разобраться, в которой он рождается младенцем, не имеющим ни опыта, ни руководителя. Посвященному же эта страна уже знакома — он уже бывал здесь, уже осматривал ее, хотя бы издали и под руководством людей опытных. Он уже знает все пути и перепутья потустороннего царства и переходит туда не беспомощным младенцем, а юношей или уже взрослым мужем. Он, как говорят древние, знает карту иного мира и знает наименования потусторонних вещей, и потому он не растеряется и не запутается там, где от неожиданности толчка и по неопытности, придя в себя после глубокого духовного обморока, непосвященный не найдется, как поступить, не поймет, что делать».

Настоящая статья представляет собой попытку заглянуть в разнообразие буддийской культурно-философской традиции смерти и умирания. Наше общество, постоянно пытается «закрыть глаза» на смерть и умирание. Ни для кого не секрет и это уже стало очевидным, что западная культура достигла значительного прогресса в технологической и материальной сфере, но, вероятно, будущие поколения, оглядывающиеся на нас, могут найти некоторые стороны нашей культуры до смешного примитивными. Запад — это великая косметическая цивилизация, и нигде это качество нашей западной эпохи не проявляется столь же очевидно, как в наших подходах и обычаях, относящихся к смерти и умиранию. Мы, к сожалению, часто видим эту пресловутую западную косметическую смерть по телевидению сотни раз в день. Воображаемая смерть — это нечто искушающее и интригующее, но реальная смерть становится чем-то отвратительным и страшным.

Болезнь, старость и смерть стали табуированными темами в нашем обществе, в отличие от буддийских взглядов на эти жизненные реалии. В буддизме они являются своего рода знаками, которые побуждают буддиста еще больше задумываться о собственной реализации и тем самым готовят его «ум» к смерти и умиранию путем практики дхармы.

Смерть — это важнейший вопрос нашего времени, как полагает йельский психиатр Роберт Джей Лифтон, и с ним нельзя не согласиться, в значительной мере потому, что мы отказываемся взглянуть на нее. Социологи уже давно указывают, что смерть заменила секс в системе наших социальных табу. Тогда как в XIX веке, в викторианскую эпоху о сексе говорили шепотом, за закрытыми дверьми, а о смерти с навязчивой публичностью, в наше время все наоборот. Смерть, по мнению многих западных философов, в отличие от учений буддийских учителей, кладет конец нашему настойчивому стремлению прокладывать свой путь и сохранять над ним контроль.

Западная культурная традиция, сформировавшаяся под влиянием христианской философии, рассматривает смерть как пропасть, которую следует избегать как можно дольше, любой ценой, потому что она крайнее личное бедствие. И вот здесь буддийская философия может нам помочь. Избежав механического взгляда на реальность, который постулировала современная наука на заре своего развития, Буддизм не рассматривает смерть как глухую стену, а продолжает приближаться к смерти как к двери, ведущей в другой род бытия. На Западе часто думают о бытие, как о продолжении нашей нынешней жизни, недооценивая тонкостей буддийских воззрений.

Буддизм в целом сохранил свои взгляды на жизнь после смерти, но нигде эта вера не осталась столь прочной как в Тибете. Эти философские взгляды на смерть и умирание сохранились и после китайской оккупации. Западному человеку едва верится, что в Тибете этот архаический философский взгляд на будущее сохранился совершенно нетронутым даже в наше время современных технологий.

К нашей нынешней потенциальной выгоде, Тибетский буддизм смог бдительно наблюдать за смертью, в первую очередь благодаря своей географической изолированности. В Тибетской культурно-философской традиции сохранился ясный взгляд на смерть и умирание, он не утратил видения ее в космическом контексте.

Некоторые из таких осознаний, какие сохранила философско-культурная традиция Тибета, будут нам «хорошо знакомы». Читая о том, что способ четкого осознания личной смерти может привести к ясному восприятию жизни как незаслуженного дара — каким она неоспоримо и является, вспомним христианский псалом, который учит «счесть дни наши, дабы принять мудрость в сердца». Или может всплыть замечание Хайдеггера: «Если бы мы были бессмертны, все можно было бы отложить на завтра». Если вспомнить утверждение Томаса Келли, что «вечность в наших сердцах, сжимающая нашу обветшалую жизнь, согревающая нас намеками удивительной судьбы, призывающая нас домой, в ее лоно», не будут удивлены размерами граней познания, в которые буддисты помещают смерть.

Есть и другие мотивы, что покажутся чуждыми. В качестве таковых они принесут шок новизны, но вместе с тем восхищение возможностью истин, незнакомых нам прежде. Только это последнее может объяснить сенсацию, вызванную «Тибетской книгой мертвых», когда она потрясла Запад в переводе Эванса-Венца 70 лет назад. Ничто не может принизить значимость этой книги, но это был единственный тибето-буддийский текст, и он нуждался в продолжении и комментарии. Такие комментарии были, но ни один не давал нам буддийского представления о смерти и умирании в целом, а рассматривал предмет поверхностно.

Стоит заметить, что в Тибетской культурно-философской традиции можно обозначить пять важных аспектов, касаемых смерти и умирания, а именно:

• инструкции для тех, кто хочет подготовить свой ум к смерти с помощью медитации;
• тексты, вдохновляющие на подобную медитацию;
• описание смерти великих учителей и йогов;
• описание методов переноса сознания в формы, которые оно должно принять, оставив тело;
• тексты, которые читают умирающим для облегчения этого перехода.

Однако в последние десятилетия с приходом буддийской культурно-философской традиции на Запад, наблюдается значительный прорыв в серьезном изучении смерти и умирания. Современная наука, во всех ее проявлениях, начинает срывать табу, касающиеся смерти, таким же образом, как З.Фрейд столетие назад сорвал покров, окружавший сексуальность. Такие исследователи, как д-ра Кублер-Росс, Реймонд Кэри, Э. Хральдсон, Эрнест Бекер и др., сделали огромный вклад в области танатологии, или науки о смерти и умирании. В результате их наблюдений смерти, даже самые консервативные науки начали признавать то, что хотя смерть нельзя увидеть в микроскоп, она, тем не менее, наблюдаема как психологическое явление, которое имеет большое культурно-этическое значение для человеческого общества, чем просто конец его физического существования.

Вероятно, самое важное открытие в современном изучении смерти пришло из психиатрических исследований, которые обнаружили, что понимание и осознание нашей непостоянной природы обязательно для нашего психологического равновесия, что очень сильно влияет на формирование культурно-этических оснований, для формирования общества и личности в частности.

Как З.Фрейд доказал, среди сильнейшей оппозиции и противостояния, что понимание собственной сексуальности необходимо для нашего культурно-этического созревания, так среди разноголосицы современных танатологов, приобретает силу важное буддийское документальное свидетельство, поддерживающее ту теорию, согласно которой осознание смерти и нашей недолговечности помогает нам вести гармоничную жизнь.

Связь между трудами Фрейда по сексуальности и нынешними работами о смерти и умирании может более тесная, чем мы можем представить.

В очерке д-ра Джеффри Горера под заглавием «Порнография смерти» мы читаем: «В XX веке, кажется, произошел незамеченный сдвиг в притворной скромности; тогда как совокупление стало все более и более упоминаемым, особенно в англосаксонских странах, смерть стала все менее упоминаемой». Известно, что трудам З.Фрейда по сексуальности понадобилось полстолетия, чтобы попасть из его клиники в основной поток общественной жизни. Во времена З.Фрейда как секс, так и смерть были запретными темами. К середине века только смерть осталась таковой.

Д-р Робин Деннистон пишет в своем предисловии к книге Арнольда Тойнби «Представление человека о смерти»: «Всего лет пять назад дискуссия о смерти действительно казалась чем-то вроде новой порнографии — тайным и постыдным делом, полностью противоположным жизнеограждающим добродетелям секса, любви, свободы и бессмертия». А д-р Ричард Калиш пишет: «Смерть богохульна и порнографична. Мы реагируем на нее и ее символы так же, как на любую порнографию. Мы избегаем ее. Мы отрицаем ее существование. Мы отводим глаза в ее присутствии. Мы оберегаем маленьких детей от встреч с ней и уклоняемся от их вопросов о ней. Мы говорим о ней только шепотом. Мы считаем ее ужасной, безобразной и гротескной».

Буддийская культурно-философская традиция, особенно литературная, богата материалами на тему смерти и умирания. Это показывает нам несколько необычный аспект буддийских взглядов на посмертное существование.

Тема смерти и умирания зачаровывает человека с незапамятных времен, едва ли не с того момента, как его интеллект развился до осознания того, что закон непостоянства, столь очевидный в окружающем мире, соответствует его собственному потоку бытия.

Но, как и все, что оказывает на человечество сильное воздействие, но еще больше порождает вопросов, чем готовых ответов, человеческий отклик на постоянно давящую реальность смерти, изменялся в ходе прошедших столетий.

Западное общество, боготворящее молодежь и молодость, превращает любое усилие в имитацию. Размышлять в нашем европеизированном обществе о собственной смерти считается опасной патологией, а разговор об этом неодобрительно рассматривается как признак крайне дурного вкуса.

На самом же деле наша сексуальность и наша склонность к смерти тесно связаны друг с другом, как противоположные полюса магнита. Сексуальность дает нам силу жизни и способность воспроизводить себя, делая нас значительными, осмысленными, сильными и реальными. Смерть же наоборот, обрекает нас на разрушение и делает незначительными, бессмысленными, бессильными и нереальными. Эти обе компоненты нашей жизни нераздельно связаны с нашей естественной природой. И обе являются тем самым движимым элементом нашей жизни, который побуждает нас почувствовать себя сильными и быть предельно творческими.

Понимание нашей сексуальности помогает нам реализовывать сильную сторону нашей природы. Понимание нашей смертности заставляет нас реализовывать наш творческий потенциал. В связи с этим, буддийская культурно-философская традиция смерти и умирания кардинально рознится с неземным романтизмом XVIII и XIX веков и дуализм тела и души, что защищал этот период, сделал нас, европейцев, в начале нынешнего века неспособными реалистично относиться ни к нашей сексуальности, ни к нашей смерти и общей морали в частности. С романтической точки зрения, душа — свята, а тело — скверно. Поэтому тело и такие его качества, как сексуальность и подверженность смерти, игнорировались или подавлялись.

Труды З.Фрейда по сексуальности вызвали подлинную культурную и социальную революцию на Западе, тогда как в буддийской философской среде это никогда не вызвало бы “революционного настроя”, так как это и так всегда было явным. Кто знает, может быть, нынешние работы о смерти и умирании окажут столь же мощное воздействие на наше общество в ближайшие десятилетия. Чтобы понять нашу мораль, нужно снова войти в соприкосновение с человечностью, как учат нас буддийские тексты, от которой современный западный человек отделил себя.

Конечно, угроза близкой смерти — это могучий стимул, по крайней мере, столь же сильный, как сексуальный инстинкт. Ничто не дает нам столько энергии, как неожиданная угроза нашей жизни.

Индийский буддийский святой Шантидева писал: « Преступник, приговоренный царем в наказание за преступление к отсечению какой-либо части тела, впадает в панику. Рот его пересыхает, глаза выпучиваются, и он дрожит от страха. Сколь же сильнее должен ужасаться тот, кому грозит смерть!».

По сути дела мы в каждый момент живем под страхом смерти, так же как наша сексуальность постоянно влияет на нашу мотивацию. Игнорировать любую сторону нашей природы значит позволить “уму” жить во тьме неведения и иллюзий, касающихся природы нашего существа. В конце концов, неведение только вредит людям. Можно на какое-то время ощутить благополучие, но, в конечном счете, неведение приводит к замешательству и боли.

Творческие возможности понимания нашего непостоянства для нас, не только как индивидуумов, но как целого общества, очень сильно и оптимистично выражены д-ром Кублер-Росс в ее самой известной книге «О смерти и умирании», где она пишет: «Если наука и технология не использовались бы неправильно, увеличивая деструктивность, продлевая жизнь, вместо того, чтобы делать ее более гуманной, если они могли бы идти рука об руку, освобождая все больше людей для личных, межчеловеческих связей, тогда мы действительно могли бы говорить о великом обществе… Мы можем достичь мира, собственного внутреннего мира и мира между народами, обернувшись лицом к нашей собственной смерти и приняв ее реальность».

Этот взгляд соответствует вполне воззрениям буддийского мира, где понимание смерти и непостоянства нашей природы считается делом первостепенной важности для нашего духовного благополучия. Сам Будда говорил: «Из всех следов след слона наибольший. Подобно же из всех медитаций наивысшая та, что о смерти».

Буддизм в частности тибетский, чрезвычайно богат материалами о смерти и умирании, больше чем в любой другой религиозно-философской традиции. Это не удивительно для Тибета, хотя и небогатого населением, но создавшего более обширную литературу касаемо смерти и умирания, чем любой из его многонаселенных соседей.

Подобно большинству древних культур, Тибет создал главным образом духовную литературу. Художественная проза существовала лишь как духовная аллегория. Для тибетских авторов писательство было средством для жизнеописаний религиозных людей и событий, передачи духовного опыта, толкования духовной практики и, в целом, тем философии, искусства, медицины, религии, истории и различных духовных наук. Тема смерти и умирания занимает среди них важное место, и большинство тибетских авторов посвятили ей по крайней мере одно эссе, руководство по медитации, наставление по ритуалу или крия тантре, поэму или молитву (пуджу), содержащие их прозрения или размышления.

Что касается буддийской духовной литературы, формирующей культурно-философские взгляды, следует обозначить разницу между тем, что западные ученые называют «тибетским каноном», и оригинальными тибетскими сочинениями. В первую категорию входят два собрания переводов с санскрита: Канджур, или переводы подлинных проповедей Будды, и Танджур, или переводы работ поздних индийских буддийских учителей. Эти переводы сохранили более чем 6000 самых важных буддийских сочинений, появившихся в древней Индии. Они связывают сущность послания Будды на уровнях хинаяны, махаяны и ваджраяны. На философии и общих подходах, выраженных в этих священных книгах, основана вся позднейшая независимая тибетская философская литература, по крайней мере внутри буддийской традиции. Последние из этих переводов были сделаны примерно в середине XIV века, когда буддизм исчез в Индии. Хотя некоторое количество собственно тибетских сочинений появилось ранее этого времени, когда буддизм процветал в Индии, основное внимание все-таки уделялось изучению и анализу индийской буддийской традиции. Поэтому можно сделать вывод, что самостоятельная тибетская литература о смерти и умирании не появилась ранее этого времени.

Исследования тибетской традиции смерти и умирания могут показать основную нить мысли, практики и подходов, проходящую сквозь все традиции тибетского буддизма, являющиеся основным элементом, составляющие плоть и кровь тибетской традиции смерти и умирания. Попытка рассмотреть человеческие черты, традиции, проходящие сквозь времена и культуры, в надежде на то, что что-нибудь из этих традиций послужит некоторым стимулом, даст толчок современным исследованиям смерти и умирания. Тибет имел одну из очень немногих древних культур, пришедших в соприкосновение с современным миром, не искаженным колониальной эпохой и разрушениями великих войн, измучивших материалистические общества последних двух столетий. Возможно, это очень древнее отношение к миру вместе с высокой духовностью, жившей в умах тибетских буддийских мистиков, может даже сегодня принести новые смыслы планете, стоящей перед выбором: либо саморазрушение, либо начало нового возрождения. Конечно, Тибет имел изумительно сложную философскую культуру, и как таковая она принадлежит человечеству как целостному сообществу. Философская культура тибетского буддизма — часть океана мировой философской культуры, и если, почерпнув из него немного, мы может быть обогатим наше коллективное восприятие, очисти загрязненные «реки» эпохи, переполненные страхом, агрессией и материалистической алчностью; может быть это прольет хотя бы слабый свет на поиски человеком самого себя и понимание мира, в котором он живет.

Касаясь своих усилий по сохранению буддийской культурно-философской традиции перед лицом китайского вторжения в Тибет и попыток искоренить тибетское духовное наследие, Его Святейшество Далай-лама XIV сказал: «Если в нашей традиции есть нечто ценное для человечества, то наша обязанность сохранить ее перед лицом любых трудностей. Духовная культура — это то, что проходит сквозь расовые, национальные границы и даже время. Мирская культура, сколь бы она ни была изощренной, не имеет вечной ценности, как духовная. Поэтому те стороны тибетской культуры, которые были просто порождениями времени и места старого Тибета, не нуждаются в спасении. Но если есть традиции действительно ценные для человечества ныне и в будущем, мы были бы слабыми, глупыми и безответственными, позволив им утратиться или разрушиться. Я верю, что наши мысли и методы познания природы ума и развития духа принадлежат к той категории, что полезна для человечества. Они не принадлежат тибетцам, мы просто их хранители. Поэтому я и мой народ сделаем все, что в наших силах, дабы увидеть, что эти грани нашей культуры не утрачены с потерей Тибетом самостоятельности. Они должны быть вручены нашим детям и детям наших детей и переданы в сокровищницу человечества, где они будут служить на благо всем».

УДК 130.2:129:294.3. М - 64

Список литературы

1. Farberow N. L., (ed.). Taboo Topics. New York.1963.
2. Gorer G. Death,Grief and Mou rning. New York.1965.
3. Toynbee A. et al. Man’s Concern with Death. New York.1969.
4. Kalish R. Some Varieties in Death Attitudes // Death and Identity. New York.1965.
5. Шантидева. ”Бодхисаттва-чарья-аватара”.
6. Kubler-Ross E. Op. Cit.
7. “Махапаринирвана-сутра”.
8. Глен Мулин. Смерть и умирание в тибетской традиции.- СПб.: Евразия,2001.

Автор: Мирошник Д.В.

Источник: http://mag.org.ua/